|
- Где мы сможем увидеть тебя в ближайшем будущем?- Фильм «Азиат», где у меня одна из главных ролей, пока не закончен, потому что еще озвучивание будет. Где-то дня на три меня хотят в Питер вызвать, но это нереально при моем графике. Не знаю, как мы будем искать выход. - То есть сначала снимают, а потом еще озвучивают? - Да. Причем, если в «Апостоле» писали чистый звук, так он в некоторых сценах и остался. Переозвучивали только какие-то плохо слышимые моменты. А тут – все полностью. - От чего это зависит? - В «Азиате», когда идет сцена, режиссер все время кричит что-то: «Пошел туда! Встал чуть левее! Камеру медленнее!» - Недавно смотрела фильм, а герой там ел квашеную капусту. В таких случаях на озвучке вы чем-то хрустите в микрофон? - Был момент в «Апостоле» – мы с Мироновым идем по рынку, я хватаю горсть квашеной капусты, ем по пути. Пожевал так «ням-ням-ням», не чавкая. А на озвучке просто немножко невнятно начинаю говорить. Не нарочито, а слегка. Если б я ел с открытым ртом (демонстративно громко чавкает), а так она же не сильно хрустит. Это сразу слышно, когда поддают. Еще я там говорю через папиросу. На озвучке сначала палец держал, потом попросил, чтобы мне карандаш дали. - Тебя заставили курить на площадке?! Ты же не куришь в жизни! 
- Да, пришлось. Но хорошо, что у меня нет такого закашливания. Единственное – в «Азиате» я курил «Captain Black», причем самые крепкие. Я говорю: «Вы хотя бы «lights» купили! Я человек некурящий!» А снимали большую сцену - разборка с бандитами, расстрел… Я все это время нервно курю.- Наверное, еще и не один дубль? - Какое там! Дублей двадцать, наверное, было. Вокруг горы окурков валялись. Я скурил всю пачку и еще половину другой. Хорошо хоть, что были перерывы. Я потом материал смотрел и заметил, что в каком-то кадре никакой стою, "плыву". Еще чуть-чуть - и меня бы стошнило… Сказали - постараются заменить. Там еще так получается, что партнер на заднем плане что-то говорит и у него не получается, а я на переднем должен делать затяжку и полный выдох. И эта сцена четыре раза! Хорошо, что был мороз, и за дым можно было принять пар от дыхания. Мне говорят: «Ты не сильно затягивайся!» А я же так не могу, делать - так что б по-натуральному… - Чем ты увлекался в детстве? (на глаза попадается листочек с вопросами…) - Много чем. Современные бальные танцы, тэквондо, ходил на бокс - всего по чуть-чуть. С боксом смешно получилось. Я был маленький, пошел и записался под чужой фамилией. Когда это выяснилось, мне сказали: «А вдруг будут соревнования какие-нибудь, придут в класс, назовут эту фамилию, а им ответят, что такого мальчика нет. И что потом с тобой делать?» У меня это почему-то «засело» в голове и бокс я бросил. Там один нормальный клуб был, а возвращаться и говорить, что у меня теперь другая фамилия (смеется)… Я не в восторге от своей фамилии был. Сейчас уже так как-то, привык. - Ты, кстати, знаешь, что она означает? - Комашко – это «мошка» на украинском языке. Когда я здесь называю фамилию, ее воспринимают нормально, потому что никто не знает, что она означает. Ну и, конечно, когда встречаешь фамилии Дрыщ или что-то подобное, то начинаешь радоваться своей (смеется)… - Помнишь, как впервые оказался в столице? Тяжело было к Москве привыкать? 
- Да я в Москву-то выходил так: «О! Москва!», - и в метро. Практически постоянно был в театре.- А почему ты не остался учиться в Запорожье? - Там не было ничего подходящего, во всяком случае, тогда. Во-вторых, там все обучение ведется на украинском, а я не настолько его люблю, чтобы на нем разговаривать. - У тебя акцента совсем нет. Это результат долгой тренировки? - В Саратове «выбивали». Я туда приехал с жутким говором - привык произносить «гэ» и «чо». Но, где-то к середине второго курса, произношение выровнялось. - В Запорожье редко бываешь? - Ну, вот я сейчас еду, и уже кажется, что часто. Летом и зимой стараюсь бывать. Скучаю по дому. Мама на все мои премьеры приезжает... - Ей нравится то, что ты делаешь? - Да, она - благодарный зритель. - Как тебе удается держать в голове такое огромное количество текста? - Это такой распространенный вопрос. Все почему-то думают, что самое сложное в актерской профессии - текст учить. Наоборот, сразу думаешь про какие-то глобальные вещи, про суть, потому что там все намного сложнее, чем просто текст. Текст можно и на репетиции запомнить, сколько их там еще будет! Успеешь еще два таких же выучить по ходу. Самое сложное не сам текст, а то, что под ним, внутри него, вскрыть это. - Помнится, как в детстве стихи учили – одно слово запомнишь, а дальше на него уже пошло остальное накладываться. Это вот так учится? - В стихах рифма все-таки, там надо больше даже зубрить. Я учу так: сначала говорю близко к тексту, потом – еще ближе. Можно сначала кое-что своими словами, а что-то запоминается сразу. Поначалу главное донести мысль, а потом режиссер может сказать, что где-то нужно уточнить текст. Вот, например, в «Затоваренной бочкотаре» отходить от текста нельзя, а в «Под небом голубым» авторского текста вообще не осталось. Я так смотрю – вторая сцена идет, выходят Алена, Ваня, играют стабильно так, по тексту, а мы чего-то несем, придумываем ересь какую-то, абсолютную отсебятину. Оно, вроде, и интереснее, а с другой стороны, мы так уже отошли от оригинала! Ничего, вроде, не теряется, действие становится более свободным, простым, но, мне кажется, исчезает цельность… - Вам вообще сложнее, чем остальным – вы «на разогреве»! Кстати, что с мясом потом делаете? - С мясом? Съедают. Реквизиторы – это первые, кто на очереди, с вилочками стоят, ждут. Говорят, если мясо удалось, значит, сцена удалась. Иногда монтировщики приходят: «Мы сегодня хотим посидеть чуть-чуть, можно поучаствуем в дегустации?» (смеется) - Ты очень достоверно играешь в спектакле «Под небом голубым». У тебя в жизни была подобная ситуация? - Она просто очень часто встречается, но у меня такого не было. Так, чтобы три года не понимать, что человек меня любит – это надо быть на такой своей волне... У меня было немного не так, но что-то пересекается. В Саратове, пока учился, встречался с девчонкой. Когда я сюда ехал, в Москву, пришлось расстаться - она со мной поехать не могла… - Говорят, люди, которые в театре или кино играют чувства друг к другу, начинают испытывать их и в реальной жизни. Как ты относишься к «служебным романам»? - У меня не было. Что касается других - стараюсь не вмешиваться. - А вообще чувство влюбленности помогает в работе? - Помогает, конечно. Его даже можно перенести на съемочную площадку, но не с тем, с кем ты играешь, потому что играть – это совсем другое. В этом случае чувства к партнерше могут сильно помешать. Среди сыгранных мной ролей не было любовных историй. Даже в «Под небом голубым» я единственный, который не играет про любовь. Я это понял недавно. Думаю: «А что я вообще здесь играю?! Про что? Про школу какую-то, куда я еду?!» Всегда думал, что если в сцене есть про любовь или про маму, значит, есть, что играть. А тут ни того, ни другого… Мой герой просто не готов к любви. Все остальные готовы, а он нет. Он понимает, что еще не знает, что такое любить. В итоге оказывается, это было оно… 
- Существует ли такое понятие, как дружба между актерами или только конкуренция? Есть ли у тебя друзья-актеры?- О ком-то я могу сказать – товарищи. Хороших друзей у меня мало, по пальцам одной руки можно пересчитать. В Табакерке коллектив хороший, но друзья, я считаю, - это те, которые как-то помогают друг другу, много времени проводят вместе. Хотя со своими друзьями я сейчас тоже нечасто общаюсь, потому что времени нет, да и половина из них в Запорожье осталась. А тут – раз, два и обчелся. - Какой из сыгранных персонажей больше всего похож на тебя в жизни? - Я еще его не сыграл. - А кого хотел бы сыграть? - Я себе задавал этот вопрос совсем недавно. Понял, что если сыграю, то пойму это сам. Пока трудно сказать. - В каждой профессии есть целый ряд суеверий, накопленных годами. Как ты относишься к театральным суевериям? - На упавший текст не сажусь принципиально. Я этого, честно говоря, не понимаю. Садился только однажды: в «Азиате» сценарий упал, все сели сразу же, ну и я почему-то тоже сел. Еще есть такая традиция – перед спектаклем здороваться со сценой. Вот и я похожу, поглажу. Если играем «Под небом голубым» - столик поцелую (смеется). Если, к примеру, «Повешенные» - на свою точку выйду, постою, осмотрюсь. Очень многие актеры так поступают. - Был ли у тебя страх перед сценой? Как ты его преодолевал? - Да, конечно. В одном из первых моих спектаклей - «Болеро» - я играл с Евдокией Германовой. Волновался ужасно, но все прошло хорошо. Она непростой партнер, но ко мне очень хорошо отнеслась. Первый выход именно с этим спектаклем был самым волнительным. О преодолении трудно сказать - за каждый спектакль волнуешься по-своему и преодолевать приходится тоже по-разному. Больше всего волнуюсь на премьере или когда кто-то из родных или друзей в зале сидит. - Как ты относишься к поклонницам? Их наличие льстит? - Любому артисту приятно внимание со стороны. Часто наши, даже самые известные, народные артисты, заходят в гримерку с цветами и, улыбаясь, говорят: «О, кто-то незнакомый подарил!!!» Значит поклонник прибавился. Что касается меня - главное не пойти на поводу у своих почитателей. Лучше каждый раз удивлять их (в хорошем смысле, конечно), а не показывать им то, что от тебя ждут. - Расскажи про фильм «Дольше века». - Я бы сказал, это больная тема. У них сейчас тоже идет период озвучания. Я там играю немца и у меня очень много немецкого текста. Над какими сценами будем работать, выяснялось непосредственно перед съемкой, поэтому учить текст приходилось 
прямо на съемочной площадке. Немецкий я учил в школе, в восьмом классе. Мне легче было бы прочитать, как это по-немецки пишется, а мне немецкий текст пишут русскими буквами, и я вообще ничего не понимаю. Чтобы произношение передать, надо практиковаться, а тут только вышел, начинаешь вспоминать, чувствуешь – что-то неправильно, язык не привык, артикуляция не та...- Ты плохого немца играешь? - Наоборот, хорошего (улыбается). Просто я его сыграл бы несколько иначе, но у режиссера были свои мысли на этот счет. - Часто отказываешься от каких-то проектов или используешь любую возможность поработать? - Бывает, что отказываюсь. Вот, недавно отказался, причем, так интересно получилось! Пришел на встречу с режиссером, она долго расспрашивала, какие роли я мечтаю сыграть, что думаю о кинематографе. Решила узнать меня как человека, что ли. Я ей - про весь нынешний кинематограф, как мало снимают хорошего. Рассказал, что сейчас буду играть отрицательную роль, что мне очень этого хочется, что это абсолютно мужская работа. Она выслушала мое мнение о мальчиках, которые в сериальчиках красуются и говорит: «Хорошо! Я Вам предлагаю роль метросексуала.» И зачем я ей это все рассказывал?! Мне просто неинтересно играть такого человека. Вот Бэкхем, говорят, красит ногти, следит за собой так, что б волосинка к волосинке. Не дай Бог, чтобы пылинка какая-то! Обязательно надо сразу же помыть руки. Я бы так не смог! Она меня долго пыталась убедить, что я не понимаю, от чего отказываюсь, что это очень душевная история. Да мне достаточно того, что это метросексуал, от этого не убежишь никуда. - Часто споришь с режиссерами по поводу видения роли? - Да, и это плохо, наверное. Некоторые режиссеры не любят, когда с ними спорят. Они сразу чувствуют, что им не доверяют. И тут, как всегда, снова закончилось время. Так что продолжение, безусловно, следует! Беседовали Екатерина Седова и Мария Моисеева. 1 декабря 2007г. |
|
Вся информация, фото и видео материалы, размещенные на сайте, являются его собственностью. Любое использование возможно только после предварительного согласования с администрацией сайта. Ссылка на ресурс и сохранение копирайтов на фотографиях обязательны. |